— Эй ты, ублюдок, любишь сказки? Я люблю. Знаешь, почему? Не молчи, гнида, иначе я взорву ближайший к тебе заряд, и ты взлетишь к хуям!
— Да, — сдавленно,— да, я люблю сказки. Почему ты любишь сказки, Сьюзан?
— Хороший мальчик. Так вот, сказки я люблю, потому что до конца верю в то, что принц не спасёт прекрасную принцессу поцелуем, а просто трахнет её хорошенечко, а после отымеет всех в этом блядском замке. От поварих до охранников. До конца верю, что Белоснежка станет лесбиянкой и что в гробу — блядский каламбур! — видела этого принца. Но, на самом деле, всё намного скучнее. Глупая «любовь до гроба» и «Белоснежка, не ставшая лесбиянкой». Пожалуй, так и стоит называть это дерьмо с хэппиэндами… Мы отвлеклись. Что же, у тебя есть ещё один шанс… Малыш, ты готов попасть в сказку?
— Сказку? — настороженно. — Что за сказка?
— Если тебе это хоть что-то скажет, то это будет моя сказка, — жесткий женский голос.
— Белоснежка-лесба и принц-би? Заебись сказочки.
Она усмехнулась, выдохнула дым от своей сигары в тяжёлый вязкий воздух и переложила трубку телефона в другую руку, вытерла запотевшую ладонь о дорогие брюки — разве её может волновать тот факт, сколько они стоят?
— Значит, слушай сюда, зайчик. Ты сейчас стоишь на крыше одного из небоскрёбов, так?
— Да.
— Всё ещё хочешь сдохнуть?
— Нет! — парень сорвался на крик. Женщина удовлетворённо кивнула самой себе.
— Боишься смерти, котёночек? Тогда мы сейчас тебя оттуда снимем — этого же ты хочешь?
— Смотря…что ты подразумеваешь под словом «снимем», сука.
— О, как опрометчиво. Именно то, чего ты боялся, детка.
Она нажала кнопку.
Всё вокруг него взорвалось, и Джеймс Айтон полетел вниз.
***
— Ты, мудак, просыпайся, — холодный женский голос из сна. Сна ли?
Джеймс раскрыл глаза.
— Посмотри, есть ли рядом с тобой твоя жена.
Он послушно огляделся. Крис нигде не было.
— Вставай, сука, и вали в жральню. Или как там вы это называете — столовая?
— Да какого чёрта я должен делать то, что ты приказываешь?!
— Ты на пути в сказку, детка. Поздоровайся с женой, а после оденься и делай вид, что валишь на работу. Это же тебе не так сложно будет сделать, ублюдок?
— Что было вчера? — вопрос, который мучил его, сорвался и полетел к адресату.
— Вчера ты умер. Ты рухнул с небоскрёба, и твоё маленькое паршивое сердечко остановилось, — она говорила яростно и насмешливо, — Никто, кроме полиции и зевак, не обратил внимания на твою смерть. А твоя жена даже не подумала, будет ли хоронить тебя: она сожгла всё то, что ей отдали в виде остатков тебя и сбежала к соседу. Кстати, она изменяла тебе с ним каждый вторник. Я удовлетворила твоё любопытство?
— Вполне... но тогда… тогда какого чёрта я должен выйти и поздороваться с моей женой… как я вообще могу куда-то выйти, если я, блять, мёртв?!
— Я объясню всё позже, — холодно, — но если ты не заткнёшься, мне придётся убить тебя ещё раз.
Джеймс Айтон зажмурился, а затем, словно в последний раз, ступил на ледяной мрамор спальни — и какой идиот догадался сделать пол именно из этого материала?
— Золото и вино. Кровь и мрамор. Забавно будет умереть, словно Цезарь? Кстати, меня зовут Сьюзан. Теперь я — твой ночной кошмар.
— Здравствуй.
***
— Доброе утро, Крис. Как спалось?
— Улыбка. Она еле выдавливает из себя улыбку, хотя ей хочется расхохотаться во всё горло: она считает, что ты всё ещё ничего не понял, — Сьюзан вновь появилась из ниоткуда.
— Странные сны снились. Будто бы я ходила по краю пропасти, пытаясь не рухнуть вниз. И в итоге пришла в светлый новый мир, но…, — она театрально всхлипнула, — всё было разрушено. И все говорили о мужчине, который взорвался посреди города. Мне страшно…
— Она прижала руки к груди, а после приложила к глазам платок. Только после этого она и заплакала. Как ты мог не понимать, что всё это — притворство, а трюк с платком вообще стар как мир! — снова насмешка.
— Ну что ты, это всего лишь сны, — ты еле выдавливаешь из себя слова, — всё будет хорошо. Буди Майкла, а то он опоздает.
— Хорошо, — она вытерла лицо рукавом.
— Ты никогда не задавался вопросом, почему, когда она плачет, у неё всегда в руках этот ёбаный платок, а когда ей нужно перестать, всегда вытирает слёзы чем-нибудь другим? Маленькие детали постоянно ускользают от тебя.
Он вышел на улицу. Где-то уже слышался приближающийся автобус.
— Ты заткнёшься когда-нибудь или нет?
— Как глупо. Прости, милый, но тебе здесь не соцсеть, в бан-лист не добавишь.
Джеймс Айтон рухнул, словно подстреленная птица. А после разорвался на части. Взорвавшийся человек, о котором говорил весь город.
Снайпер, сидящий на крыше соседнего дома, ухмыльнулся, а Сьюзан убрала руку с кнопки пульта и отклонилась на спинку автомобиля Джеймса, до которого он так и не дошёл, давая волнам наслаждения разлиться по телу.
***
— И снова здравствуй.
Он открыл глаза. Больничная койка. Рядом — девушка лет двадцати пяти. Холодные синие глаза, чёрные крашеные волосы, рост под метр девяносто пять. Как мило.
— Когда ты уже оставишь меня в покое, чёрт тебя побери?!
— Когда ты сделаешь то, что мне нужно. И попадёшь в сказку.
Он зажмурился.
— Хорошо…и что же ты от меня хочешь?
— Вставай, псина, пошли. Ты здоров как никто, а больница — глупые декорации. Мы снова собрали тебя по частям.
— Кто это — мы?
Мужчина поднялся и ощутил что-то знакомое. Ледяной каменный пол. Что-то ускользало от сознания, кроме одного: он ненавидел женщину, которая стояла перед ним.
— Как меня зовут?
— Отныне тебя зовут Джеймс Айтон.
— Класс.
Они покинули помещение. Это оказался старый заброшенный дом, который даже самый несмышлёный и бедный путник обходил стороной. Джеймс и девушка сели в машину. Вела она. Она же и первая заговорила:
— Ты должен будешь взломать одно устройство. На вид — самый обычный планшет. Идентификация по отпечатку пальца — вот незадача.
— И что, я в прошлой жизни владел им?
— Всё намного прозаичнее. На Земле, как ты знаешь, только два человека имеют идентичные отпечатки пальцев. Так вот, по стечению обстоятельств, ты оказался тем вторым. Тем близнецом в плане отпечатков, которые нам нужны.
— Понял. Куда мы?
Она не ответила.
***
Автомобиль остановился перед небоскрёбом. Джеймса завели в помещение трое охранников, посадили на жёсткий деревянный стул и завязали глаза.
— Ты не должен увидеть содержимое, — пояснила зачем-то Сьюзан, — приложи палец, — Джеймс отвел палец от того места, где предположительно находился планшет. Настолько далеко, насколько можно это сделать, когда стальная рука прижимает твою к чему-то, — ну же.
— Что там, Сьюзан? Что за ящик Пандоры я открываю?
— Жми, жаба, — рявкнула она, ударив его ногой в живот без замаха. Он, казалось, и не почувствовал боли.
Рука опустилась на плоскость. И…ничего не произошло. На планшете не высветился шестизначный код, не открылась никакая панель в стене. Лампы в помещении погасли и снова зажглись. Через некоторое время экран ожил:
— Здравствуй, Сьюзан. Полагаю, ты хочешь узнать о докторе Фаунтейне?
— Да! — выпалила Сьюзан. Она теряла самообладание.
— Ты знаешь, — мужчина на экране смаковал каждое слово, — он был одним из самых известных психиатров, он был гением, с которым мог сравниться разве что Зигмунд Фрейд… или, скажем, Карл Густав Юнг. Майло Фаунтейн, как ты уже знаешь, родился в две тысячи четырнадцатом году, незадолго до очередной мировой войны…
— Скажи мне! — взвыла Сьюзан, — скажи мне, что он сделал!
Никто и не заметил, что Джеймс спокойно снял повязку и начал наблюдать за происходящим.
— Он провёл, — сигнал стал перемежаться помехами, — гениальный эксперимент…
Экран погас. Сьюзан проорала: «Ублюдок!» и тут же повернулась к пленнику, сверля его ледяными глазами.
***
Майкл возвращался с занятий в пресквернейшем настроении духа, любимая песня в плеере казалась ужасной, беды — значительными, оттого и нерешаемыми. Обычный букет среднестатистического подростка. Так ещё, плюс ко всему, девушка бросила. Трагедия всея трагедий.
— Может, мне спрыгнуть с того небоскрёба? — пробормотал он самому себе, — всё равно теперь, когда Делайла меня бросила, не имеет смысла жить.
С такими мыслями, с такими рассуждениями он следовал по улице, словно привидение. Невзрачный подросток прошел в здание небоскрёба, да и отправился бы на крышу, если бы его внимание не привлекли звуки из закрытой двери, которая находилась рядом с той, что вела к лестнице на самый верх. Он вдохнул побольше воздуха в лёгкие, взялся за ручку и решительно распахнул дверь. Но за ней была Тайна, Которую Он Ещё Не Был Готов Узнать.
— Мама?..
***
— Ты… всё из-за тебя…, — она выплёвывала каждое слово из губ, глядя на Джеймса с самой необузданной яростью, которую только можно представить, — я застрелю тебя, как…, — Сьюзан неожиданно расхохоталась. Во всё горло. Охранники переглянулись в ожидании распоряжений. Она попросила такой же стул, как и у Джеймса. Как только его принесли, она села напротив мужчины и закинула ногу на ногу — так сидеть было
привычнее. Джеймс задним числом отметил, что так любила делать его жена. Но… как её звали? Была ли она на самом деле?..
— А-ах, а давайте отрежем ему член… а после распилим на две части бензопилой… кто-нибудь взял бензопилу? — мысли об убийстве человека доставляли ей истинное удовольствие.
Один из охранников подал голос:
— Нет, хм, бензопилу — нет. Но у меня есть топор.
Её глаза загорелись. Она поднялась, подошла к мистеру Айтону и жарко прошептала:
— Мы всадим тебе его в грудную клетку, милый Джеймс.
***
— Мама?
Экран ожил.
— Он взял сорок детей и вырастил у них раздвоение личности: одна действовала ночью, другая — днём. Он взрастил сорок детей, которых самостоятельно сделал больными так называемым «синдромом
Тайлера». Это произвело фурор в истории психиатрии. Науке было поистине непонятно, как возможно вырастить заболевание, словно кактус на кухне. Однако… эксперимент постарались замять. Дети медленно начинали предпринимать попытки умереть. Все их попытки были сходного почерка: в ночной личности они поднимались на крышу небоскрёба и, позвонив в службу психологической поддержки, совершали суицида. Однако, эксперименты доктора Фаунтейна сделали из детей в какой-то мере сверхлюдей — не считая малюсенького психиатрического отклонения. Они выживали при каждой такой попытке, а после начинали предпринимать новые отчаянные, не в силах обуздать желание умереть. Однако от болезней доктор Фаунтейн своих сверхдетей не избавил. Ныне выживших из той группы… всего три… два человека. Одного зовут Джеймс Айтон, другую — Крис Айтон. Или Сьюзан Троут. Величайте как пожелается.
Сьюзан улыбнулась и, взяв у одного из охранников топор, начала бездумно кромсать тело Джеймса на глазах у своего сына. Майкл завис секунд на десять, а после сорвался с места и понесся на лестницу.
— Днем она Крис Айтон, миловидная программистка. Ничего примечательного: работает нормально, трахается с соседом, не курит, но пьёт. Ночью — Сьюзан Троут. Агент службы психологической помощи и невыносимейшая сука, тёмная печать на прошлом, настоящем и будущем человечества. Она довела до суицида сотни людей. И из них тридцать восемь — те самые «дети доктора Фаунтейна». Проблема была только в том, что болезнь, которую доктор Фаунтейн зашил своим питомцам, передаётся по наследству.
Она уже не слушала. Когда сердце её мужа перестало биться, она вытащила пистолет из кармана одного из охранников и медленно пошла по лестнице, ведущей на крышу. Тут зазвонил телефон.
— Алло, это служба психологической поддержки
Сьюзан усмехнулась знакомому голосу.
***
Алекс Фаренгейт выдохнул и отложил коммуникатор. Он налил себе виски, немного постоял, пригубливая Jack Daniel's. После же взял всё то же устройство и сделал один звонок:
— Сьюзан перебьёт всех оставшихся «детей доктора Фаунтейна». Можешь считать, что их уже нет. Бывшая фамилия моей семьи больше не будет находиться в списке тех, которые нельзя произносить.
— С чего ты взял? — с другой стороны провода ему отвечал визгливый женский голос, в котором проскальзывали истерические нотки.
— Дженни, детка, Сьюзан окончательно потеряла контроль над личностью. Мой отец учил, что свою субличность надо контролировать. Ты можешь выпустить её на волю ночью, но не днём. Сьюзан начала терять контроль, когда Кевин Суон — первый умерший «ребёнок доктора Фаунтейна» — решил покончить жизнь самоубийством. Она уже работала в службе психологической поддержки. Он выложил ей всё про Фаунтейна, а после, раскинув руки, рухнул с крыши. У неё тогда полетела защита памяти от прошлых воспоминаний. Сьюзан вспомнила о Фаунтейне, но она не помнила, что конкретно делал с ней доктор. Сьюзан стала копать в Интернете. В принципе, доктор проводил множество экспериментов, он вообще в душе был химик. Но. Единственное, чего боялась Сьюзан, — попасть в «детей доктора Фаунтейна». Она на автомате держала контроль над двумя личностями. Но… знаешь, это как установить контроль над дыханием: оно может и без тебя, а ты только мешаешь в большинстве ситуаций. Только в стрессовой ситуации умение остановить дыхание — вещь действительно нужная. А всё остальное время лучше дышать, не задумываясь. Так вот так произошло и со Сьюзан. Она установила контроль за личностями и стала ими играться. И доигралась. Сейчас она находится хрен знает в какой фазе, но если наш агент успеет перехватить её… я не знаю, что ей светит, но так просто она за свои преступления...
— Фара, ты чудо, — некая Дженни Кэнст на другом конце трубки смеялась и плакала одновременно, — и такую комбинацию провернуть, да тебя бы самого в спецагенты… я думаю, ты сможешь забрать своего отца, когда всё это закончится.
— Ну конечно, я заберу его. Что же, мне пора.
— Пока! — Дженни рухнула на кровать, и впервые за двадцать лет, которые она прожила в ненависти со стороны окружающих её людей, по-настоящему расхохоталась от счастья. По её щеке текла слеза.
Фаренгейт отбросил коммуникатор и улыбнулся своим мыслям.
***
— Алло, это служба психологической поддержки?
— Она самая, — грубый женский голос.
— Я… моя мать убила моего отца! Она… я чувствую, как она идёт по лестнице ко мне… я… я стою на крыше небоскрёба, если она добежит до меня, я прыгну!
— А теперь вот что я скажу тебе, дорогуша. Ты просто блядский подросток, который хочет привлечь к себе внимание.
— Я не…
— Заткнись, манда, и слушай. Сейчас ты спустишься по пожарной лестнице, наденешь свои наушники, а после пойдешь к себе в дом, — она назвала точный адрес, — и ляжешь в кроватку. Если ты хочешь погрустить, сделай одолжение всем и грусти молча.
— Я… я не собираюсь никуда идти… ты… всё, я прыгаю!
— Прыгай. Ты бы знал, насколько мне плевать.
Майкл подошёл к краю и зажмурился. Вдруг оглушительно громкий хлопок настиг его на краю пропасти. Майкл недоуменно посмотрел на красное пятно, расплывающееся в районе лёгких. Он умер сразу. Посерьёзнело и посерело его лицо. Руки сами распахнулись навстречу смерти, и юноша полетел в чернеющую мглу города.
Где-то внизу бестелесный Джеймс смотрел на последний шаг своего сына и искренне не понимал, что он, мужчина средних лет без имени, тела и адреса, здесь делает. Его настоящий лучший сын обнял его за плечо и повёл по тихим улицам.
